Россия отметила 75-ю годовщину начала Великой Отечественной войны. С каждым годом ветеранов, очевидцев этих страшных событий становится все меньше, и тем ценнее воспоминания, которые они оставили после себя. Не сухие сводки, хроники из учебников истории, а живые свидетельства участников тех событий.
Недавно разбирая архив моей мамы Ирины Писаренко, мне попались на глаза воспоминания о Петре Парфеновиче Барбашове брата Павла Барбашова. Как попали воспоминания моей маме – это другая история, и я об этом напишу позже. Они всегда лежали на видном месте, но как-то все не хватало времени заглянуть в них. Я начал читать и не смог оторваться. Эти записи, напечатанные на машинке и подправленные от руки, позволили фактически пережить жизнь семьи Барбашовых…
Владимир Писаренко
Стиль написания, орфография и пунктуация автора сохранены.
ВОСПОМИНАНИЯ БАРБШОВА П.П. О БРАТЕ БАРБАШОВЕ Петре Парфёновиче
В 1919 году, наши родители, в числе с группой крестьян – одной из центральных губерний России, переехали в Сибирь и поселились недалеко от д. Кузьминка Меньщиковской волости, Спасского района, ныне Новосибирской области, на берегу огромного озера Большой Сюган. Такое название получила и новая деревенька составляющая домов тридцать.
Нас сыновей у родителей было трое, Я – старший, Петр – средний, Леонид – младший. Позже появились две сестренки – Соня и Зина. Росли мы в бедности и нищите. Небольшенькая хатка крытая земляными пластами, одной стороной вошла в землю и напоминала заброшенную в диком лесу избушку. Отец, Парфён Алексеевич, пока заимели лошадь, работал по найму: пас скот, сапожничал. Мать Елена Терентьевна от зари до зари не разгибала спины дома. Перебивались с куска на кусок. Выручала картошка и караси, от которых озеро кишело. Конфеты, сахар видели по большим праздникам. Носили домотканую одежду. Ситцевая рубашка была большой роскошью. Летом ходили в основном босяком. В 9-10 лет выполняли любую работу: пахали, боронили, косили, гребли и метали сено, ездили по дрова, ловили рыбу, вязали сети, починяли одежду, молотили цепями хлеб, жали серпами и т. д.
Петр был самым прилежным всем своим существом как никто из нас понимал, чувствовал, тяжёлое материальное положение семьи. И чтобы как-то помочь, подчас будучи уже подростком брал самые тяжелые на себя обязанности. Ранняя весна, болото покрыто ледяным панцирем, холодно, а Петр раздевшись по пояс, идет по нему в поисках утиных яиц. Леденеют не только изрезанные до крови ноги, но и сердце, а идти нужно, там дома мать, не знает чем накормить семью.
С утра до позднего вечера бродил, зимой на лыжах по лесам, болотам, ставил петли на зайцев и куропаток. Весной ходил по полям с ведром, выливал сусликов. Бывало придет с Меньшикова, где сдавали меховые шкурки, голодным, измученным.
И не успев переступить порог, достает свой копеечный заработок и с сияющими от радости глазами передает матери или отцу. Как то мать спросила:
– Ел ли ты что сынок?
– Нет, мама
– А почему ты хоть пряничков не купил?
– Я не хотел тратить мамка деньги.
Часто после работы водил в ночлег лошадей зажиточных мужиков. Заработанные гроши отдавал родителям. В марте, апреле ходил по деревням и нанимался за муку пилить, колоть дрова. Ни одно лето за тридцать километров с бочонком на тележке ходил с младшим братом Леонидом брать бруснику, а затем везли уже за сто пятьдесят на станцию Татарка, чтобы продать и купить кусок хлеба.
Характер у Петра был очень спокойный, выдержанный. Обладал завидной силой воли, был выносливый, смелый. Жила против нас зажиточная семья. Мать и отец были злые нелюдимые. Так и отпрысков своих воспитывали. Двое из сыновей не давали проходу деревенским ребятам. Как-то зимой Петр поехал на озеро по воду, там ему и повстречались хулиганы, стали приставать. Как потом рассказывал прорубщик дед Семен, Петр долго упрашивал, предупреждал: – “не лезьте ребята, худо будет” но те не унимались, ударили его.
Выйдя из терпения Петр одного вывел из строя черпаком, а второго искупал в проруби. А в деревне потом долго смеялись над “героями”, а те стали тише воды, ниже травы. Помнится в рождественские дни, пошли мы на охоту. За суетой не заметили как стало темнеть, подула поземка, а затем буран. Стоим думаем, что делать. Вдруг Петр говорит:
– “Смотри огоньки! Это в Сюгане горит в хатах свет” и Мы пошли. Он впереди, я позади. И вот видим, огоньки то двигаются к нам на встречу. “Волки” поняли мы. У меня волосы дыбом, пробил холодный пот. Ружья не было и я считал конец. В эту страшную минуту я услышал ободряющий, хладнокровный голос брата:
– “Спокойно Паша, не двигаться, иначе звери поймут-мы трусим”. На расстоянии примерно пятьдесят метров стая остановилась.
Мы смотрим на волков, а они на нас, как бы размышляя что же с вами делать. Прошла вечность пока вожак (это конечно была волчица) повернул правее нас, а за ним и стая. Когда звери, скрылись Петр снял шапку, отряхнул от снега и сказал:
– «Теперь мы с тобой братец будем долго жить”. Однажды на охоте сломалась у него лыжа, много километров шел по пояс в снегу, стемнело, устал, голодный и вдруг проваливается в преисподнюю – в глубокую яму, сделанную им же на зайцев. Утром выручили приехавшие по дрова деревенские мужики. Обмороженные руки, ноги мать смазала гусиным салом, а на третий день превозмогая боль он ушел смотреть ловушки.
Петр любил петь, играл на балалайке. Нежно относился к девушкам, которые не без зависти смотрели на ту, которую он приглашал на вечерке танцевать. Был веселым, общительным. Не переносил сквернословия и считал большим позором для парня, никогда не было случая, что бы он не выполнил самым добросовестным образом данную ему работу родителями.
Любил и жалел животных. Помню поступил я в совхоз молоковозом и работал с ним по очереди, так как одному было очень тяжело – приедешь, уже доят коров, так без конца (доили три раза в сутки). Щадя лошадей Петр пренебрегал своим маленьким отдыхом, которым мог воспользоваться за счет скорости езды. И когда приходило время заступать мне, я его не узнавал, такой был он измученный бессонницей, зато лошади выглядели львами – сытые, красивые. Петр не любил ложь. Однажды весной, чтобы скорее попасть к девчатам на гулянья, вместо того чтобы расставить сети на озере, я в мешке привязанный к тычке, утопил их, а утром, принес мокрые и сказал – улова не было. А было наоборот. И когда отец узнал то побил меня. А Петр потом сильно ругал: – “Как тебе не совестно? Ты же обманул отца, и хорошо, что он тебе взгрел”.
Он очень любил и жалел людей. У нас по соседству жила вдова полячка, прозвище ей было такое от того, что происхождения из поляков. С тремя малолетними детьми. Одна рука у нее не владела и он ей ни одну весну помогал копать огород. Зимой колол дрова, приносил воду. С большим уважением относился к пожилым, не зависимо знал или нет человека, никогда не приходил, чтобы не поприветствовать, делал это всегда с поклоном. В деревне его уважали и старые и малые, и навеличивали не иначе как по имени отчеству. За добро люди платили тем же.
Наша мать была среднего роста, красивой женщиной. Обладала природным юмором. Окончив церковно-приходскую школу могла читать, писать. Тяжелый труд не сломил её, напротив, давал силу, здоровья. Она всегда казалась жизнерадостной, хотя ох какая безрадостная эта её жизнь была. И только иногда подолгу погружалась в свои, одной ей ведомые тяжкие думы. За семьдесят лет нелегкой жизни так и не износила свое девичье платье. Она любила нас самой чистой, самой благородной материнской любовью. Но особым её вниманием, кажется мне, пользовался Петр. Потому что очень был послушным, внимательным, нежным к отцу, матери, к нам, к многочисленной родне. Как уже говорилось наши родители были простые, грубого покроя обыкновенные крестьяне и дать нам какого-то изысканного воспитания-не могли. И Петр был просто самородкам доброты человеческой.
Добывая хлеб пасущий сохой да бороной, побочными заработками и фанатично веря в бога наш больной отец надеялся, что бог поможет стать на ноги. Однако продолжал с семьей влачить жалкое существование. В голодные годы, когда хлеб и травы выжигало солнце, а в зимние периоды страшно ревел, мычал, ржал и в бешенном исступлении бросался на стены пригонов и падал скот, плакали, пухли от голода и умирали люди. В один из таких мартовских дней, доведенный до отчаяния с ножом набросился на икону Божьей Матери, у которой на руках был маленький Иисус Христос, смотревший на бедствие людей сквозь пальцы и всю изрезал. Так жизнь для отца стала лучшей агитацией в том, что ни бога, ни чёрта на белом свете нет. Коллективное хозяйство открыла и нашей семье светлый, путь к счастливой жизни, перешли в новый пятистенный домик. В палисаднике мы с Петром посадили кустики черемухи, а посреди маленькую березку.
Летом 1936 года, я уехал на заработки на Север. Весной следующего года получаю письмо. Брат сообщает, что он тоже завербовался и находится по соседству (400 км) со мной в г. Игарке. Писал он мне почти каждую неделю. Его письма были: какие то мрачные, не жизнерадостные. Он жаловался на скуку необъяснимую и только работа подымает настроение. Что зря оставил родителей и сестренок и все в подобном духе. Осенью этого же года он рассчитался и уехал домой. Мать писала: Привез всем родным и близким подарки, оделся, но только как-то переменился: часто грустит.
Да видимо за долго чувствовало молодое сердце нашего дорогого братца, что ему придется остановиться на рассвете своих дней. Помню как сейчас, прощаясь со мной когда я уезжал, Петр сказал: -“Ну что же Паша, езжай, посмотри белый свет и сам покажись людям, а там видно будет. При этом был каким то подавленным, опечаленным и не на секунду с меня не спускал своих красивых карих глаз. Как бы чувствуя, что нам больше никогда не придется встретиться и хотел запомнить. Километра два проводил, а потом махал пока я не скрылся за холмом. Так мы расстались навсегда. Мне было 19, ему – 17 лет.
О дальнейшей его судьбе сказано в местной газете “Ленинец” следующее: “… После окончания семилетки Петр Барбашов некоторое время работает в родном колхозе “Память Кирова”, показывая образцы труда и активно участвуя в общественной жизни и комсомольской работе. Паренька заметили. Райком ВЛКСМ рекомендует, а райисполком утверждает его заведующим избой-читальней в с.Мариинка. Здесь он признанный вожак молодежи и уважаемый колхозниками советский работник.
Затем продвигают его на должность секретаря сельского Совета, расположенного на территории совхоза “Татарский”.
И там он работает до призыва в Красную Армию осенью 1939 года. Так, в соответствии со временем, в годы становления складывался и формировался патриот, человек новой, коммунистической идеологии.
Во время службы положительные качества Петра развивались и укреплялись. Он выделялся среди бойцов дисциплинированностью и успехами в боевой учебе. Вот как отражено это в истории воинской части: “Он выполнял любой приказ, был всегда подтянут. Отлично владел винтовкой, автоматом, пулеметом. Как комсомолец, несмотря на молодость, зарекомендовал себя замечательным агитатором, умелым воспитателем ровесников-бойцов”. Война застала Барбашова в г. Иркутске, где он служил в пограничной части.
Короткую жизнь прожил Петр Парфёнович Барбашов, но не меркнет его героический подвиг во славу Родины в памяти народной. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 декабря 1942 года ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Приказом Министра обороны СССР он навечно зачислен в списки полка. В казарме роты, где он служил, стоит заправленная койка, над ней портрет героя.
В изголовье на табличке надпись: “Герой Советского Союза Петр Барбашов”. Ежедневно на вечерней проверке в строю на вызов старшины роты правофланговый командир первого взвода четко отвечает : “Герой Советского Союза, младший сержант Петр Барбашов пал смертью храбрых в боях за свободу и независимость нашей Родины”…
Дальше хочу коротенько рассказать, как в 1942 году сошлись фронтовые дороги Петра Парфеновича с младшим братом Леонидом.
В городе Дзержинске формировались их части. Однажды, в разгар зимы, Леонид в строю шел со стрельбища. И вдруг увидел двух солдат шедших по городу с повязками “патруль” на рукавах. В одном из них узнал брата. Рассказал об этом командиру части. Тот, долго не раздумывая, разрешил ему съездить на розыск и убедиться в достоверности своих предложений. Патрульных догнали. “Товарищи, как Ваша фамилия?”. Тот, чья походка заставила затрепетать мое сердце, повернулся, взял под козырёк и отрапортовал: “Барбашов Петр Парфенович”. Только он не мог сразу меня опознать, а когда все же узнал, с радостью обхватил и чуть не удушил в своих объятиях”, – вспоминает Леонид.
На три дня освободили братьев от службы, а командир части разрешил им эти дни жить в своей и без того тесной квартирке, выдали сухой паек, пол-литра спирта. Но Петр категорически отказался выпить его.
– У солдата голова всегда должна быть трезвой, а это – указал он на бутылку, – дурманит голову, что очень на руку нашему врагу.
Петр пригласил брата к себе в часть, здесь, порывшись в солдатском рюкзаке, достал книгу “Как закалялась сталь”.
Прочитав ряд выдержек из неё, произнес в раздумье: “Вот как братец нужно жить”.
Книга для Петра была повседневным спутником в жизни. Это она сделала его, не имеющего даже среднего образования, образованным и культурным, добрым и чувствительным к людям человеком.
– Книгу любить – значить быть настоящим человеком,- говорил он.
На второй день после встречи братья расстались, не успев даже попрощаться.
Моя судьба сложилась иначе, чем моих братьев. На фронте я не был. Работал в системе МВД норильского горно-металлургического комбината, имеющего тогда большое оборонное значение, о гибели брата только в 1943 году я узнал.
Мать писала, что болеет, и наверное, не перенесет утраты. Мне дали краткосрочный отпуск. От тракта мне нужно было идти еще семь километров. По мере того, как я приближался к отчему гнезду, а наш домик который стоял метров триста от деревни, как бы подымаемый мощной пружиной, медленно вырисовывался из-за холма, сердце мое сжималось и вот-вот готово было остановиться. Меня никто не встретил, мать больная лежала в постели, брат Леонид, не окрепший от ранения и контузии, с сестренками работали на колхозном поле, на усадьбе, поросшей бурьяном, гнетущая тишина. Будто все вымерло. Я подошел к палисаднику и увидел ту березочку, которую лет десять назад посадил с братом и удивился.
Стояла она чахлая, метра полтора высотой. Шершавый с черными наростами тоненький ствол был не ветвистый. Тихая, предвечерняя пора. Однако, её зеленые листочки, начиная с верхушки, чуть зашелестели, пробуждая соседние, а через несколько секунд весь ее зеленый наряд пришел в движение, затрепетал, заволновался. И казалось тогда, что она рассказывает мне о большом горе, постигшем – нашу семью. Я стоял, облокотившись на изгородь и горько плакал.
Через тридцать восемь лет я опять был на том месте, где стоял когда-то наш домик. Его давно разобрали и перевезли, как и всю деревню в другое место, когда укрупнялись колхозы, и только высохший стволик березочки одиноко стоял среди чистого поля. Я вспомнил отца, умершего в 1942 году, не узнавшего судьбу своего любимого сына. Усопшую мать на больничной койке в 1968 году и родного брата Петра Парфеновича. Поклонился и уехал в колхоз, который носит его имя. Трудно писать мне об этом, но я хочу рассказать все, что осталось в моей памяти, чтобы как можно больше знало людей как рос, жил и формировался этот чудо-богатырь, совершивший легендарный подвиг и отдал свое самое дорогое – жизнь за счастье людям на земле.
2 апреля 1985 года
П.П. Барбашев